Надо сказать, что в то время я увлекался химией, причем далеко не той ее
частью, где надо было зубрить формулы и вникать в глубинный смысл
периодической системы, открытой великим автором русской водки. Основной
интерес у меня вызывала как раз практическая часть этой науки, лежавшая
в пиротехнической плоскости, где можно было что-либо взорвать или, в
крайнем случае, поджечь. Думаю, многие через это проходили. Родитель об
этом моем увлечении, конечно же, знал...
В результате, в середине июня на дачу приехал довольный отец и с
гордостью сообщил, что вопрос с лагерем решен. С его слов, подняв на
ноги всех и вся, он огромным трудом достал мне путевку в лагерь на
вторую смену. Это не просто лагерь по секрету сообщил он. Это лагерь
химиков.
Время до отъезда пролетело незаметно. Мне грезились кружки, богатые
химическими реактивами и новые друзья победители химических олимпиад.
Казалось, что впереди меня ждет веселый и звонкий задор чистой энергии
счастливого детства, так знакомой всем нам по популярному в то время
пионерскому телесериалу "Три веселых смены".
И вот, наконец, через две недели, снабженный красным чемоданом и
последними родительскими наставлениями я с нетерпением сел в пионерский
автобус с табличкой "Лагерь Кристалл" на лобовом стекле. В моем чемодане
лежали подписанные вещи по списку, любимые конфеты и подписка журнала
"Юный техник" за прошлый год. Автобус тронулся и повез нас куда-то на
границу Московской области.
Нас не обманули. Лагерь действительно оказался лагерем химиков. В полном
смысле этого слова. Правда химических кружков там не было (как, впрочем,
и всех остальных). Просто 20 % пионеров, отдыхавших там, были случайными
москвичами, по иронии судьбы, попавшие в этот пионерский рай, а
остальные 80 % - детьми местных жителей, отбывавших наказание "на химии"
на соседнем химическом комбинате. В общем, как говориться попал, так
попал, причем, заметьте, по блату.
Развлечений в нашем лагере было не много, а точнее одно - трудовой
десант. Два раза в день мы отправлялись на поля ближайшего колхоза и
дружно выполняли норму по сбору в старые консервные банки колорадских
жуков, расплодившихся в тот год в неимоверном количестве. При этом у нас
был стимул: пионеру, собравшему больше всех, позволялось разжечь костер,
в котором впоследствии безжалостно все собранные нами несчастные
членистоногие. Досуг же перед сном вспоминать не хочется даже сейчас.
Единственной отдушиной в этой безрадостной лагерной жизни был наш
вожатый Тимур. У него было два замечательнейших качества - любовь к
литературе и регулярные припадки, слегка напоминавшие эпилепсию. Надо
сказать, что у него они случались не часто - на моей памяти всего два
раза. Оба раза его спасала наша пионервожатая Анжелина посредством ложки
с просверленной ручкой, всегда висевшей у Тимура на шее. Правда, сначала
Анжелина просила начальника лагеря заменить ей напарника. Начальник
наотрез отказался, при всех аргументировав: "Скажи спасибо, что хоть
такого тебе в этот **аный лагерь нашел". Нас же, двенадцатилетних это
совершенно не напрягало, а даже наоборот наполняло наше отношение к
вожатому некоей загадочностью и романтизмом.
С любовью Тимура к литературе все было гораздо сложнее. Он оказался
однолюб. Из всей литературы он любил только одну книгу, перечитывал ее
регулярно и мог цитировать наизусть целыми главами. Наверняка, грело его
душу и то, что он являлся тезкой главного героя этого бессмертного
произведения красного командира и впоследствии деда отца российских
экономических реформ начала девяностых. Эта красивая пионерская сказка
настолько запала в душу нашего вожатого, что он решил с нашей помощью
наконец-то сделать ее былью. На один фрагмент он запал особенно. Если
помните, во дворе у одинокого старого деда тимуровцы сумели сложить
разбросанные дрова в поленницу таким образом, что дед этого даже и не
заметил. Деду приятно - и тимуровцам хорошо. И доброе дело сделали, и
инкогнито сохранили. По мнению нашего Тимура, мы должны были повторить
этот подвиг.
Из числа самых отчаянных (читай хулиганов) им была сформирована
разведгруппа, которая властью вожатого была освобождена от сбора
колорадского жука и направлена в ближайшие деревни с заданием: найти
подходящего деда и попытаться вступить с ним в контакт. Высшее лагерное
руководство Тимур в свой план решил пока не посвящать как пить дать
запретят. А потом, как говориться, победителей не судят.
Группа вернулась только после ужина, усталая, гордая и слегка
попахивающая пивом. На докладе в вожатской старший группы серьезно
посмотрел на Тимура, выдержал театральную паузу и произнес: "Есть дед".
Тимур радостно потер руки - пошло дело - рассказывайте.
По данным разведки, нужный дед проживал в сорока минутах ходьбы от
лагеря и удовлетворял нас по всем статьям. Правда, вступить в прямой
контакт с дедом разведчикам не удалось (видимо, дед уже имел
неоднократный опыт общения с пионерами нашего лагеря и при попытке
парламентера приблизиться, помахивая увесистой палкой, произнес монолог,
в котором печатными оказались только слова "Итить", "Мать" и "Пионерская
сволота"). Однако после опроса местного населения было выяснено, что дед
брошен родней, подавшейся в город, живет один и крайне нуждается в
помощи. Но самый большой интерес для нас представляла машина дров,
сваленная у деда во дворе и сарай, куда их можно было сложить в
аккуратную поленницу.
На следующий день после завтрака Тимур лично отправился проводить
рекогносцировку на местности перед предстоящей операцией. Вернулся он к
обеду в состоянии крайней задумчивости. Подняв на нас свои серьезные
глаза, он с грустью в голосе произнес: Ничего не выходит. Заметит дед.
Как ни крути, заметит. За те два часа, что в крапиве с биноклем лежали,
восемь раз во двор выходил. И отвлечь не получится - подозрительный
больно. Тимуровцам им то проще было - они там выросли, местность
знали, людей. А у мы без шансов, если только... ночью.
На дело пошли в 00:30, когда окончательно стемнело, и начальник лагеря
уснул. Группа тимуровцев состояла из нашего отряда целиком и нескольких
человек из отряда старшего (их вожатый с Тимуром дружил). Всего
набралось человек сорок. В полной тишине, след в след, мы цепочкой
углубились в ночной лес, чувствуя себя как минимум разведчиками,
уходящими за линию фронта проводить разведку боем.
На место прибыли к половине второго. Свет у деда не горел. Выждали
десять минут, после чего проникли во двор и построились в две цепочки.
Правда пришлось сломать замки на калитке и сарае, но это уже мелочи. С
дровами управились быстро - часа за два. Не подвел никто. Все работали
как один, и все прошло четко. Даже замки были для вида повешены назад. В
начале пятого все мы уставшие, но счастливые лежали на своих панцирных
кроватях. Тимур прошел по всем палатам и всем объявил благодарность.
Приятно было заснуть на оставшиеся три часа, чувствуя себя настоящим
героем - тимуровцем, который совершил доброе дело совершенно бескорыстно
и остался при этом неизвестным. До этого о таком мы читали только в
книжках. На этом можно было бы и закончить, но на самом деле эта история
имела свое продолжение.
На следующий день всю деревню разбудил истошный дедовский вопль:
"С***дили, суки, убью! ". После этого дед поведал всей деревне в красках
о пионерах, холодной зиме и дровах, без которых он замерзнет "к *бени
матери". Соседям удалось успокоить деда часа через полтора, пообещав
помочь с дровами и вообще помочь, после чего дед тяжело вздыхая,
отправился в сарай.
Прямо из открытых ворот на деда смотрела аккуратно сложенная во всю
ширину поленница до самого потолка. Даже самые матерые деревенские
мужики не слышали раньше и половины слов, произнесенных дедом в течение
последующих двадцати минут.
Ну не могли ведь тимуровцы знать, что в глубине сарая может лежать
что-либо еще, что может понадобиться деду. Ну просто не могли, да и бог
с ним, ведь до лопат и другого инвентаря деду удалось добраться уже на
третий день, другие необходимые в непростом деревенском хозяйстве вещи
увидели свет дней через пять. Правда, мотоцикл свой он сумел освободить
из дровяного плена только через две недели, перенеся остатки дров из
сарая под навес.
Р.S. Эта история дошла до начальника лагеря. Тимур был вызван на ковер,
где у него случился третий припадок, после чего начальник отправил его
домой. Дед от предложенной пионерами помощи отказался дважды,
существенно пополнив при этом и без того уже богатый пионерский лексикон
множеством интересных слов. Я же до конца смены в лагере так и не
досидел. Через пару дней случилась амнистия в виде родительского дня, и
я был увезен мамой обратно на дачу. В фильме "Три веселых смены" я
окончательно разочаровался, зато теперь могу честно и смело говорить,
что у меня, как и у всех моих друзей было настоящее пионерское детство.